«Хода нет». Дверь закрыта для посторонних. Но сегодня мне сюда можно и нужно. «Ну ты камикадзе», — напишет мне одноклассница, когда мой видеорепортаж разместят в соцсетях. Нет, я не камикадзе. И не ради любопытства я иду в «красную зону» Борисовской больницы №2, где лежат больные с СOVID-19. Я просто хочу рассказать о том, что увидела собственными глазами. Чтобы люди это тоже смогли увидеть. Потому что об этом надо знать.

Другая реальность

Перед тем, как войти в дверь с красной табличкой, прохожу процедуру облачения. Сама не справляюсь — помогают медсестры. Респиратор, шапочка, скафандр, маска, две пары перчаток, нарукавники и бахилы. Резинки, завязки, щиток. Теперь мое тело закрыто полностью.

Дверь распахивается бесшумно. В коридорах на всех четырех этажах больницы вообще очень тихо. Разговоры вполголоса. Медработники ступают почти невесомо, и полы халатов беззвучно поднимаются за ними белым облачком. Все это — какая-то другая реальность…

За столом на посту медицинская сестра. Сосредоточенно заполняет бумаги. Это очень важно — чтобы сведения были максимально точными. От этого многое зависит в процессе лечения. Спрашиваю:

— По сколько часов вы работаете вот так, в полной экипировке?

— Рабочая смена — 12 часов.

— Тяжело?

Ответ без раздумий:

— Справляемся.

Мой проводник, заместитель главного врача больницы Ирина Гаврик, рассказывает: в больнице сейчас находится более 250 пациентов. Из них часть, особенно тяжелые, — в реанимации, другие — в палатах интенсивной терапии. В одной из них между двумя кроватями стоит аппарат. В колбе бурлит вода. Ирина Сергеевна объясняет: этот аппарат — концентратор кислорода, он позволяет получать кислород высокой концентрации (около 90%) при помощи молекулярной фильтрации окружающего воздуха. Аппарат переносной, используется для длительной кислородной терапии и предназначен для помощи пациентам с низкой сатурацией. Кислород поступает через лицевую маску или носовые катетеры (метод подбирается индивидуально).

Многие медицинские термины мне незнакомы. Узнаю их значение. Сатурация — это показатель, определяющий уровень насыщения крови кислородом. Норма у взрослых — 96-100 %. Этот показатель определяют пульсоксиметрами. Если значение опускается ниже, человек испытывает симптомы гипоксии, или кислородной недостаточности. И тогда ему необходима медицинская помощь.

К пациентам в палате не обращаюсь: им не до разговоров — дышать тяжело.

О чем рассказали больные

В следующей палате — молоденькая женщина. Тоже лежит лицом вниз. Присаживаюсь у ее кровати близко — она говорит тихо-тихо, с длительными перерывами, во время которых пытается набрать побольше воздуха.

— Сначала заболел муж. Температура у него очень высокая была, выше 39, — рассказывает она. — У меня неожиданно стали болеть суставы. Потом сильно заболел желудок — ночь не могла спать от боли. Началась диарея. Чувствую — температура поднимается. А тут и у ребенка поднялась температура. Вызвали в субботу скорую помощь — до этого думали, сами справимся. Мужа тут же в больницу забрали — он совсем плох был. Я еще как-то держалась, осталась с малышкой дома. Но мне становилось все хуже и хуже. В понедельник вызвала врача на дом, а назавтра — скорую. Врачи меня спасли… Всем хочу сказать: не ждите, когда болезнь разовьется, обращайтесь к медикам!

В другой палате четыре женщины. Все лежат на животе в т.н. прон-позиции. Это необходимо для облегчения симптомов гипоксемии. Заведующий кардиологическим отделением №1 (перепрофилированного в инфекционное отделение №9) Михаил Самцевич замечает: в таком положении они проводят до 16 часов в сутки. 16 часов…

— Болезнь развивалась стремительно. Вот не привилась, как-то сомневалась, — рассказывает пожилая пациентка. — Если бы не врачи, мы бы все умерли, наверное, — задохнулись бы…

Всхлипывает: тяжело вспоминать.

— Я тоже не привилась. Но теперь точно пойду. Второй раз сюда попасть не хочу… — говорит женщина на соседней койке. Делится своей историей: — А началось все с небольшой температуры и кашля. Потом больше и больше. Стала задыхаться. Температура поднялась. Вызвала «скорую». Спасибо врачам, помогали с первых минут пребывания в больнице. Внимательные. Сразу видно, что им не все равно, что с тобой. Первые дни были очень тяжелые. Страшно было, что не справлюсь. Сегодня я тут уже девятый день. Дышать стало намного легче. И это, поверьте, такое счастье!

— Попадают ли к вам в отделение заболевшие, которые были вакцинированы? — спрашиваю у Михаила Ивановича.

— За все время было всего несколько человек. Да и те как-то незаметно «пролетели», без сложностей: несколько дней и — на выписку.

Там, где жизнь на волоске

Отделение анестезиологии и реанимации. Кодовый замок на двери. Строжайшие требования к средствам индивидуальной защиты.

Останавливаюсь у входа. Три больших помещения. Свет приглушенный — падает только естественный, из окон: ничто не должно мешать пациентам. Но тем более жутко мерцают лампочки и цифры на табло аппаратов. А их здесь очень много, по несколько возле каждой кровати. Иногда машины издают звуки — стрекочут, тревожно пищат и даже будто всхлипывают.

Я не медик и не знаю, что все это значит. Но вижу, как это беспокоит врачей и медсестер. Они крутят на панелях аппаратов ручки, нажимают кнопки, беспрерывно смотрят на показатели и снова что-то регулируют…

Молодой доктор склонился над пациенткой. Заметив мой телефон с включенной камерой, бросает на меня мимолетный взгляд, и тут же все внимание — на женщину. Одеяло на ее груди взмывает вверх, неожиданно замирает на высшей точке, а потом столь же неожиданно обрывается вниз. Свист из груди на вдохе сменяется глухим хрипом на выдохе. И так раз за разом.

Мужчина на койке рядом лежит лицом вниз. На его обнаженной спине множество датчиков с тонкими проводами, по-змеиному сползающими куда-то вниз. Широкая манжета на руке, белый обод на голове и несколько массивных трубок, отходящих от больного к аппарату искусственной вентиляции легких. На мониторе — миниатюрное изображение легких. Они сжимаются, потом расправляются: за человека дышит машина. В таком положении пациент может провести несколько суток.

Ирина Гаврик поясняет: в аппаратной поддержке нуждаются люди, которые не могут дышать самостоятельно, у них критически нарушен газообмен в легких: кислород не может перейти из легочной альвеолы в кровь, а углекислый газ, наоборот, из крови в альвеолу. Для жизни это угрожающая ситуация, поэтому перевод на ИВЛ иногда — последний шанс на спасение.

На другой кровати женщина, лежа на животе, приподнялась на локтях. Ей неудобно и тяжело. Но перевернуться — нельзя. Она устала. Она хочет домой. И это тоже сделать пока нельзя. Впереди — долгий процесс лечения и последующая реабилитация…

Трое людей в белых одеждах хлопочут у постели мужчины. Медсестра ловко вкалывает иглу в вену: «Потерпите, мой хороший, потерпите немножко…».

 «Помогите…» — стонет мужчина. «Поможем, обязательно поможем, мы все здесь, мы рядом» — это те слова, которые больному сейчас так нужно слышать…

Перевожу камеру на старшую медицинскую сестру отделения анестезиологии и реанимации Ирину Колесень. И она начинает говорить — без моей просьбы. Потому что это еще один шанс «пробиться» к сознанию многих.

— Будьте здоровыми, — искренне желает медик. — А чтобы не болеть, надо, в первую очередь, прививаться. Берегите себя и своих близких. Носите маски, мойте и обрабатывайте руки, соблюдайте дистанцию. Это несложно. Но это, поверьте, очень важно!

Светлана ЧЕКАЛОВА,
фото автора